Интересно, закрыл ли Хемингуэй входную дверь в квартиру после того, как устроил миссис Тауэрс в кресле? А если она была заперта, то почему старушка ее открыла? Кому! Ведь она не могла слышать звонка... Или же она, не слыша звука, заметила какую-то вибрацию? Иногда глухие обладают необыкновенной интуицией.

Пожалуй, шаль оказалась на стуле вовсе не случайно, под нее старая дама спрятала письмо. Она его не изорвала и не бросила в корзинку...

Вероятно, тот «секрет счастья» Джефа, о котором она упомянула, кому-то выгодно сохранить... Но тогда почему этот человек не уничтожил записку? Впрочем, если он ее не заметил...

Подойдя к дивану, Шанс перебросил шаль через спинку кресла. На секунду перед его глазами мелькнула страшная картина: старушка идет по комнате, выходит на балкон, чтобы обдумать окончание письма, облокачивается на парапет на высоте тридцати футов над сценой...

Бессмыслица! Нелепица!

Кто-то пришел и помешал ей писать. Он же направил ее к переходу. Как? Может быть, сказав, что там находится он, Шанс? Или же насильно, чтобы сбросить вниз?

Шансу Темпесту стало страшно. 

Ч А С Т Ь  Т Р Е Т Ь Я 

Звонок прервал мрачные размышления Шанса. Он пошел открывать дверь и очутился перед Анной Тауэрс, которую сопровождал доктор Браун.

Искаженное горем лицо Анны в ту же минуту вернуло

Шанса из мира предположений, фантастических видений в мир, возможно, еще более жуткой действительности.

Глаза Анны в полном смысле слова провалились, как у приведенного в отчаянье ребенка, который старается скрыть свои слезы. Она посмотрела на Шанса, и он подумал, что, с одной стороны, девушка просто не выдержит слов сочувствия, но. с другой стороны, она их ждет.

Заметив серую шаль, перекинутую через спинку кресла, Анна с криком бросилась к ней, уткнулась в нее лицом и разрыдалась. Когда Шанс подошел к ней, чтобы успокоить, она вскочила с колен и молча убежала в соседнюю комнату.

Джералд остановил Шанса усталым голосом:

— Пусть поплачет. Не тревожьте ее... Это ее первые слезы. Если бы она не заплакала, ей было бы еще тяжелее.

— Бедняжка! — прошептал Шанс, невольно прислушиваясь к безутешным рыданиям.

— У вас найдется что-нибудь выпить? — спросил доктор Браун.

— Все, что хотите.

— Коньяк, если есть. Мне рюмку и такую же Анне. Я ей отнесу через пару минут.

Шанс подошел к бару и до краев наполнил коньяком первые попавшиеся ему на глаза бокалы для шампанского. Он протянул один Джералду, который тут же выпил половину.

— Надо же было, чтобы судьба уготовила бедняжке такой удар! — воскликнул он, кивая в сторону соседней комнаты.— Даже мне не доводилось присутствовать при таком зрелище. Представьте себе, она была одна, когда разбилась несчастная старушка, которую она так любила, разбилась на ее глазах... И в тот самый момент, когда я вышел проверить, не приехали ли вы!

— Сигарету? — предложил Шанс, протягивая пачку.

— Охотно!

Реки Джералда так сильно дрожали, что Шансу пришлось зажечь зажигалку и дать ему прикурить.

— А сейчас нам надо многое сказать друг другу, времени у нас мало. Капитан Полхэм, показавшийся мне порядочным человеком, обещал немного задержать внизу Джефа. Я ему рассказал все, так было надо. Миссис Тауэрс приехала ко мне ради Джефа... Я подумал, раз вы с Анной пришли сюда, значит, у вас для меня были новости о Джефе.

— Вы правы,— сказал Джералд, садясь на диван. У него тоже был совершенно убитый вид.

— Мне удалось встретиться с единственным живым членом семьи Хандлеев. Он утверждает, что говорить о наследственном безумии в этой семье — нелепо.

— Мне тоже повезло. Я спросил моего друга Теда Гивена, нейрохирурга из военного госпиталя в Вашингтоне, не может ли он меня свести с военным врачом, который был знаком с Рексом Хандлеем. Я знал, что он находился на Ближнем Востоке во время последней войны. Трудно поверить, но бывают же такие совпадения — этим врачом оказался сам Тед Гивен.

— Что он рассказал?

— Рекс Хандлей был исключительно здоровым и здравомыслящим человеком, его очень любили товарищи за веселый нрав и остроумие. И добавил кое-какие детали.

— Какие именно?

— Он был очень красив, прекрасно сложен. Как раз перед тем, как жениться на Люси, проходил специальную комиссию. Рекс не нарушал никаких правил, и раз уж такая проверка требовалась, он ее прошел. Здоровье у него было богатырское. В известной степени он был идеалистом, во всяком случае, если ему говорили, что то или иное дело надо совершить в интересах демократии, он забывал об осторожности и действовал очертя голову. Он был храбр до безрассудства. Впрочем, Гивен все это говорил как врач. В отношении Люси он сказал, что «Рекс по ней сходил с ума». Что касается моральных качеств, то тут Рекс тоже получил самую высокую оценку.

— Известно, как он погиб?

Джералд поднял глаза:

— Может быть, тут в какой-то мере Люси права. Обстоятельства гибели Рекса восстановлены на основании рапорта одного из пилотов его эскадрильи. Известно, что он вступил в бой с семью истребителями или бомбардировщиками неприятеля. У Рекса кончалось горючее, пулемет вышел из строя. Чтобы вырваться из кольца противника, он решил взмыть вверх, и этот маневр удался бы, если бы ему не прострелили бензобак. Самолет загорелся и стал падать в горы в зоне неприятеля. Он летел вниз, пылая, как факел. Останки Рекса так и не обнаружили. Как видите, ни о каком самоубийстве не может быть и речи. Это был пример безотчетной

храбрости, воинской доблести и выполнения гражданского долга. Он вступил в неравный бой и сделал все, чтобы остаться в живых.

Шанс выпил коньяк.

— Как мы и предполагали, история, рассказанная Люси, просто клубок самой беспардонной клеветы.

— Весьма искусно преподнесенной.

Джералд опустил бокал.

— Именно это вы мне хотели рассказать? Ради этого приехали?

— Да.

— А когда?

— В самом начале одиннадцатого.

Джералд протянул бокал, и Шанс его снова наполнил.

— Мы были недалеко,— продолжал Браун,— обедали у Сарди, так что мне было все равно, зайти к вам или позвонить. Дверь не была заперта, мы поднялись наверх и позвонили.

— Хемингуэй клянется, что она была заперта.

— Хемингуэй?

— Лей Кинг, ночной сторож. Иначе — Хемингуэй.

— Возможно, он ее и запер, но мы-то ее видели уже распахнутой настежь.

— Где находился лифт?

— Наверху. Мы его не вызывали, так как решили, что раз вы не ответили на звонок, значит, вас нет дома, вы ушли куда-то недалеко, иначе бы закрыли входную дверь. Дверь в театральный зал тоже была распахнута, мы вошли туда. Зал освещался слабо, на сцене все под чехлами, без обычной парадности. Мы почувствовали, что проникаем в «тайны жрецов сцены», уселись в третьем или четвертом ряду партера. У нас было о чем поговорить. До этого мы все думали о Джеффри, пора уже было подумать и о себе.

Слегка засмеявшись, доктор Браун продолжал:

— Вероятно, мы очень увлеклись беседой, потому что я не заметил, как прошло много времени. Я подумал, не вернулись ли вы домой, поцеловал Анну и пошел еще раз позвонить в вашу квартиру. Я закурил сигарету, но тут до меня донесся из зала страшный грохот от падения чего-то тяжелого. Сомневаюсь, чтобы миссис Тауэрс весила более пятидесяти килограммов, но шум был невероятный. И сразу же раздался вопль Анны.

Джералд снова отпил коньяк.

— Естественно, я бросился назад в театр, но дверь захлопнулась, и я никак не мог попасть в зал. На какую-то долю секунды меня охватила паника, мне показалось, что я больше никогда не увижу Анну. Я тоже закричал и принялся колотить кулаками в дверь, которая внезапно и без всякого труда открылась. Пробегая через зал, я увидел, как на сцену выскочил бородач, а впереди лежала какая-то бесформенная масса. Сознаюсь, что я думал только об Анне, ее дикие вопли не ослабевали.